Раннее (до 2004 года)

ОКТЯБРЬ

Был вторник понедельника скучней,
Аналогично вышколенный крайне.
Да и среда не будет многогранней
Других как близнецы похожих дней.
Какой, скажи мне, толк в календарях?
Зачем рисуют числа разным цветом,
В то время как октябрь одноцветен?
Скажи, какая польза в октябрях?

Не утешай, что, хоть «унылая пора»,
А сплошь кругом «очей очарованье».
Аллитераций впредь не напевай мне
Подобных под гитару у костра.
Я вижу, дождь всё время моросит
В окно. А ты ответишь мне: «Не ново,
Как песня, где штрафуют Иванова.
Старо как мир. БГ меня простит».

Скажи тогда, зачем же птичьих стай
Летят на юг стремительные клинья
Из плена сплина в поисках бессплинья?
Я журавлём хотел бы тоже стать…
Ведь я давно не верю октябрю
И небосводу пепельного цвета.
Меня согреть лишь может сигарета,
Да вот беда – забыл, что не курю.

ЖУТКАЯ ВСТРЕЧА

Стёрши грань сумасшествия,
Пробираясь напористо,
То слонялся по лесу я,
То расхаживал по лесу.
Вдруг увидел под деревом
Силуэт распластавшийся.
То ли выглядел зверем он,
То ли мне показалось так.
Облизнулся безжалостно
Он свирепою рожею,
И к нему приближаться стал
Я весьма настороженно.
Оглянулся опасливо,
Огляделся пространственно
И нашёл, что окрас его
Неспроста померанцевый.
Я увидел бы рыбу коль,
Прыть прошла бы как опухоль.
- Извините, вы Выхухоль?
Он ответил: – Я Похухоль!

 

ПЯТИЦВЕТ ТУРИСТИЧЕСКИЙ

Предвкушая излишне напыщенный трёп,
Он багаж собирал в экзотический trip.
Исходить порешил тьму нехоженных троп,
Но как только взобрался с ногами на трап,
Уронил впопыхах свой ухоженный труп.

 

ЗИМА

Зима –
Злая зверюга злобно зевает.
Злую затею зима затевает.
Злаки замёрзли,
Звучно закрылись зонты,
Замерли звёзды,
Звери завыли, застыв.
Запретная зона
Заброшенных зимних земель:
Запах зловонный,
Заросли загнанных змей…

Звонкие звёзды звенят,
                                   зажигая зарю.
Завтра заливистый звон
                                     звенеть звонарю.
Завтра засеют земляне
                                запасы зерна.
Завтра забудется зло,
Засверкает
                                 Весна.

 

ЧАС – ПИК

В переполненный троллейбус
                    влез.
И не вылезу – хрен
                    вам.
А кондуктора пошлю
                    в лес.
Вот такой вот я плохой –
                    хам.

 

ПОИСК РАССВЕТА

Представь, как в ноги волочится
Моя одинокая личность,
Прикрывшись личиной волчицы,
Утратив полётную птичность.
Утратив окрылую пташесть,
Взирая на небо удавно.
Часы переставлены на шесть,
«Давно» дотянув из «недавно».
Искусственно выверив время,
С природой пытаюсь поспорить.
Рассвет, утопающий в креме
Тумана, багряную зорь нить
И Солнце увидеть бы краем
Слегка близорукого ока,
Личиной волчиной вбирая
Потоки лучиные в кокон.

ТАК Я ЗНАКОМЛЮСЬ НА УЛИЦЕ

О, Венера, с обложки сошедшая модной,
Ты меня возлюби наглеца.
Я не буду гадать, сколько весит сегодня
На тебе облицовка лица.

 

СОН

А мне вчера приснился сон,
Что я, как будто паладин,
Опять пришёл под твой балкон,
В тебя как будто бы влюблён.
Совсем как будто бы один.

Но тут подъехал паланкин,
А в нём была – конечно ты.
Широкий чёрный палантин
Так шелковисто поглотил
Твои волнистые черты.

И я, как солнечный удар,
Твоё дыханье ощутил.
И вмиг пропал мой речи дар,
Так что великий Божидар
Меня навряд ли бы простил.

Ты посмотрела мне в глаза.
Я не забуду этот взгляд.
Он, как целительный бальзам,
Меня мгновенно пронизал
Сильнее голоса наяд.

Затем вошла в свой павильон,
А я стоял ни жив, ни мёртв. –
Во мне горел горячий горн,
А в голове горланил горн,
И содрогался каждый нерв.

Но, в павильоне ждал тебя
Солнцеподобный чичисбей.
И безутешно восскорбя,
Конечно понял сразу я,
Что не плэйбой я, а плебей.

Зачем же мне святой Грааль?
О, мой решительный палач,
Хватай скорее свой палаш,
Руби на части мой шалаш –
Мне в шалаше уже не рай.

Но, это был всего лишь сон.
Ведь я отнюдь не паладин,
И ни в кого я не влюблён,
Живу я умиротворён
Совсем один, совсем один.

 

* * *

Стану искать множество дней-странствий…

Стану искать множество дней-странствий
Имя твоё – в небе оно громко.
Если тебя я повстречал – значит
Снова искать мне предстоит встречи.
Не угадал, что мне с тобой делать.
С первых минут я нацепил маску.
Если тебя я обманул – значит
Сам виноват, что до того страшный.
Целый словарь перелистать – мало,
Чтобы найти несколько слов верных.
Если таких я не нашёл – значит
В буквы играть я обречён вечно.
Впрочем, не так я нерадив, веришь?
Имя твоё я наизусть помню.
Если тебя я повстречал – верно
В этих словах что-то менять поздно.

 

МОНОСТИХ

В КОТОРОМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ
ОТВЕТ НА ВОПРОС, КОГО Я
ПРЕДПОЧИТАЮ –
БЛОНДИНОК – ИЛИ БРЮНЕТОК

Могу быть нежным с нежной не-женой.

 

НЕ СУДЬБА

Мы с тобой не узнали друг друга –
Я не друг твой, ты мне не подруга.
И в дальнейшем не менее глупо –
Не узнаем мы даже труп трупа.

 

БРЕШИ В КРЫШЕ

Окрышесть головы так нестабильна.
Лабильность психики подвинет горизонт.
Гиньоль при этом станет водевилем,
Гаремом – амазонок гарнизон.
Любвеобильность есть лабильная любильность,
В которой свой сомнительный резон.
Коль крыша обрела уже мобильность,
От дождичка в четверг укроет зонт.

 

ПОСЛЕ ГРОЗЫ, МОМЕНТАЛЬНОЙ НАВЕК

А затем померк рассудок,
Хоть светлее стало ночью,
Чем грозою озарённым
И дождливейшим из дней.

Встряли здания в грозу, как
В миллионы многоточий,
Как макеты из картона,
Кровоточа с кровель клей.

И когда удары молний
Перестали резать ветер,
И блеснула кисть сирени
В лунном свете напослед,

Воздух аромат наполнил
Иже с этим прежних летий,
А затем пришёл осенний
Нерешительный рассвет.

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Как всегда я остался не понят.
Это даже немного смешно.
Но, ударившись о подоконник,
Ведь нельзя не заметить окно?
Не заметили. Может быть слишком
Головой приложились о то,
Что скрывало шальные мыслишки?
Что ж – манту не пройдёт сквозь манто.
Очень жаль. Я не стал эскулапом,
Хоть и сам не особенно здрав.
Ведь в поэтство не лез я нахрапом,
Все конечности в небо задрав.
Я остался в рядах арьергарда,
Не пустив себя с места в карьер.
Не настроил себе карьер барда,
Так как в нём виден мне лишь курьер,
Разносящий до дальних окраин
Поэтичеств огромный талмуд.
А уж если б я стал гениален –
Так тем более вряд ли поймут.

 

P. S.

В шалаше моём почти рай.
Да и мыслей в голове рой.
И не нужно мне чужой край
Перекраивать на свой крой.

Сквозь окошко вижу я мир.
Он похож на проходной двор.
В мышеловку положил сыр,
Но его какой-то мыш спёр.

А намедни видел я как
По стене ползёт кирпич вверх.
И я понял, что любой рак
Где-то в глубине души – стерх.

Я‑то думал, что я так лих,
А развёлся, как простой лох:
Свято верил, что творю стих –
Оказалось, что ловлю блох.

 

ХВОРЧЕСТВО

Порою просто от безделья,
А может быть безделья для
Куделю рифмы целый день я
Во век вседенного делья.

Порою аж до одуренья –
Мозги съезжают набекрень:
Я дею редкие творенья –
Выходит редкостная хрень.

 

* * *

Сломалась птица…

Сломалась птица,
Если это что-то значит.
Начинка зла тщит
Коптить теплицы.
А время на виду,
Когда не спится
Насобирать придётся по крупице
Закончившуюся среду.

 

ХВОСТА ВШИ И ЗАДА

Мыслитель проснулся – а разум растерзан.
Лицо – несмешной натюрморт.
Растёкшийся мозг на подушке так мерзок,
Как разморожен мороженный торт.
Мыслитель проснулся – а тело оглохло.
Тело размокло, размякло, всплыло.
Всю ночь напролёт он невидимых блох ло-
-вил спичечным ртом-коробком. А лицо утекло.

 

ВАРИАЦИЯ ТУМАННОГО ПЛЁСА

Роем порой мысли
Реют перей птиц.
Раем парит мыс ли,
Плёс ли блестит близ.
Пласт ли плывёт плёсом
Кругом огнув мыс.
Тянется тень плюсом,
Взрезав насквозь высь.
Лоснится пласт маслом,
Гладя собой плёс.
Глядя с небес грязных
Грόзится рой грёз.
Плещется лещ в небе,
Птиц распугав вдрызг.
Падает птиц щебет
Тысячами брызг.
Раем – не то слово –
Кажется мыс весь
Из резеды словно
Скроен во весь вес.
Мыслятся птиц перья,
Птицатся грёз сто.
Тень высоко-верья
Плюсится крестом.

 

ЕЩЁ ОДНО СОЧИНЕНИЕ НА ТЕМУ
«ЗНАК ПРИ ПОМОЩИ ГЛАЗА»

От глаза лишь нежданных знаков
Какой случается позор!
Даниил Хармс.

Я шёл туда, куда хотел придти.
Весенний гул таинственно притих.
Я шёл вперёд, напыщенный вполне,
А мысли зиждились и зыбились во мне.

Навстречу мне направилась она,
Изменчива, как фата-морганẚ.
И в головокружительный вираж
Вошёл обворожительный мираж.

Вдруг левым глазом сделала мне знак,
И рухнул я, подкошен точно злак.
Я повалился замертво в песок,
Воткнулся в грунт и встать уже не смог.

Упал пластом и встать не смог никак,
Поймав нежданно брошенный мне знак.
Она смеётся – до чего смешон
К весне неподготовленный пижон!

Молчите все, мучительно скорбя,
Представив в данном случае себя.
Я сделался тосклив и очень жёлт
И начисто забыл, куда пошёл.

 

КРУГОВОРОТ

Я вышел искать людей.
Людей бы найти хорошо.
Не думать решив о еде
Столовую вкруг обошёл.

Куда подевался народ?
Народ подевался куда?
Я делаю круг второй.
А в мыслях сплошная еда.

Как мало людей вокруг.
Как много всего остального.
Я делаю третий круг
Вокруг институтской столовой.

Какая кругом тоска.
Всё грустно и даже мёртво.
Людей не найду я никак.
И делаю круг четвёртый.

Не то, чтобы нет никого.
Не то, чтобы плохо искал.
Я делаю пя… Ого!

Так вот вы где!
А ну-ка, скорее давайте сюда мне
                                              пластиковый бокал!

 

НА ШКАФУ

Я сидел на шкафу, беззаботно болтая ногами.
Папиросы курил и колечки пускал к потолку.
Ни одной музыкальною мыслью не располагая,
Машинально крутил на гитаре подряд по колку.

Я смотрел на закат, догоравший в толпе новостроек,
Отражавшийся в плоскости стеклопакетных окон.
Я бы песню сложил, но настолько гитару расстроил,
Что придётся со шкафа слезать и искать камертон.

 

ЭЛЕГИЯ БЕССОННОЙ НОЧИ

Зашторил окна белой пеленою,
Чтоб ровно полнолунье разлилось.
Уж в пятой чашке кофе вижу дно я,
А город мой мне видится насквозь.

(Там тоже ночь.) Десятки километров
(И лунный свет.) Лежат сквозь город весь.
(Все спят давно.) Я вижу, как от ветра
(И спит проспект.) Трепещет занавесь.

(Ты тоже спишь.) Ты тоже спишь, я вижу.
(Ты видишь сны.) Луна над шифром крыш
(Там тоже тишь.) Застыла неподвижно,
(Весь город спит.) Любуясь, как ты спишь.

Открыл окно в безлюдие ночное.
Не сплю, как практикант-бессонновед.
Уже девятой чашки вижу дно я,
А сквозь него мерещится рассвет.

 

К П. Д.

В шугающем шуме и гаме
Топчусь на подтаявшем льду.
Надеюсь, Прекрасной Даме
Известно, что я её жду.

В тени у высокой колонны
Я должен держаться корней,
И с видом одуротворённым
Перманентно грезить о Ней.

Плевать на крутые прикиды
Одичалых Тусклых Девиц!
Стою, ухмыляюсь ехидно,
Формулируя мудрый девиз.

Не представить ничем, ибо нечем,
То, как тьмою сменяется мгла.
Мне не слышны ни вздохи, ни речи.
Символично, что Ты не пришла.

 

СТРАСТЕНЬ-ПЕРДАНЬЕ

Шёл я по улице блоком убитый.
Юность моя – всё ларьки-кабаки.
Мыслей железобетонные плиты
В меру увесисты и глубоки.

Я методично обдумывал тезис.
Тезис о том, как на ясень высок
Взлезть, вверх тормашками весело свесясь,
И не спеша пить берёзовый сок.

Господи Боже! Уж клумба клубится!
Пить надо меньше берёзовый сок.
Узкие окна. За ними – убийца.
Тонкие пальцы легли на курок.

Узкие брюки, глаза узковаты –
Видимо целился ночь напролёт…
Щёки бледны и черты мелковаты,
И по-ненашему тихо поёт:

«Сла самурай по горе Фудзияма,
Кусала сусы и пила сакэ.
Вдруг подбезала десовая гейса
И самурая за руку – цап!

Ай, опозорена тсесть самурая.
Ай, как расстроился мудрый сёгун.
Сделала та самурай харакири.
Хайку слозила Мауо Басё».

 

ВЕТРИЛО

Трясётся драное ветрило
В туманной поволоке волн.
Что тут ему могила ила?
Что тщит оно, ища атолл?

Волна уныло мутит воду,
И ветер смертию смердит.
Увы! Оно не ждёт погоду –
Синоптом вынесен вердикт.

Под ним на дне мертвеют люди.
Над ним дымит зловещий смог…
Оно гниёт в кровавой мути,
Как будто в мути есть чертог!

 

НА ПРИРОДЕ

Пили водку. Пели птицы.
У природы нет плохой,
Чтоб нельзя переместиться
В идиллический покой,
И наполниться рекой
Из живительной крыницы,
То есть заживо напиться
Вплоть до степени такой,
Чтоб топорщило зеницы
И тетрадные страницы
Поэтической тоской.

 

СВИДАНИЕ В ПАРКЕ

Он считал себя поэтом
И желал её увлечь,
А она была брюнетка
И прелестница из мечт.
Он её гулял тропинкой,
Ручку робко теребя,
Тщетно силясь без запинки
Ей цитировать себя.

 

ТОМУ, ЧЬЁ ПРОЗВИЩЕ – ПИИТ

Забудь же все земные погремушки –
Ты лиру под расписку получил.
Лев Болдов.

Стихи твои стихеют и стихеют!
Стихеют не по дням, а по часам.
Отдался упоённому стихелью –
Равно, что поясницу почесал.

Забудь про поясницу! Паяцни-ка!
Паяцница, властительница мечт
Перед тобой паюсно возникла –
Стихвастайся, стихи хватай сиречь.

Да. Это музка, мерзкая как уксус,
Тебе стихоприкладствовать велит.
А ты в углу, с тетрадочкою скуксясь,
Противно именуешься – «пиит».

Но твоему никто не внемлет писку,
И сам Творец в тебе не видит толк.
Он Льву доверил «лиру под расписку»,
Тебе, увы, достался молоток.

Вольно ж тебе кудахтать душегревно,
Когда вокруг «немотствуют уста».
Лишь спящая одна стихотворевна
Писклявит про каких-то «три перста».

Ах, «триппер ста» – убийственный диагноз,
Поставленный такому, как и ты,
Чтоб не вставал, по горло навиагрясь,
При виде мерзкой музки из мечты.

Ведь ты мечтами доверху напичкан
И розовым фантазиям не чужд,
Что некая стихозная стихичка,
Прочтя твою стихическую чушь,

Воскликнет: «Боже мой! Я возгораю…»
И рухнет без сознания навзничь.
Ведь ты, бумагу тоннами марая,
Лишь этого пытаешься достичь.

Карабкаться на гору стихоплётства
Поэтишке стихилому как ты
На удивленье весело и просто,
Пока в почёте пошлые шуты.

Но если настоящее искусство
Накроет твой стихуевый поток,
Дождись, когда опять вернётся музка –
Тогда и пригодится молоток.

 

ПОЧТИ ПЬЕСА

На обоях – цветы. На обоих – одежды.
Снова он и она. Снова та, снова тот.
Две души не поймались в любовные мрежи –
То ли он без неё, то ли наоборот.

То ли ей всё равно, кто такой этот некто,
То ли он не такой. В общем сети пусты.
Снова он и она – два бессвязных объекта.
На обоих – одежды, на обоях – цветы.

 

* * *

Ты ослепительна и дико колоритна…

Ты ослепительна и дико колоритна,
Не менее умна, хоть и не боле,
В душе тепла, как мощный калорифер.
Готов признаться – я тобоюголик.
Мне даже нравится, что ты больна не мною,
Что на всю голову клинически больна.
И сам страдаю болью головною
Я от тебя сильней, чем с бодуна.

 

* * *

Я объяснялся многосложно…

Я объяснялся многосложно,
Что, мол, сошлись вода и камень,
Я вас любил, любовь ещё быть может,
Что, я хочу любить тебя руками…
Но ты ушла, поморщась криво,
Мне бросив под ноги платок.
Я откупорил банку пива
И лучше выдумать не мог.

 

ТРУДНОЕ УТРО

(квинтина)

Когда в дела ныряешь с головой,
Что силы истощаются трудом,
Диван ищи на кухне угловой,
Коль хочешь не отправиться в дурдом,
И спать ложись, пока ещё живой.

Когда проснёшься всё-таки живой,
Хотя в желудке форменный дурдом,
И ты на утро с трудной головой,
И холодно в квартире угловой,
Займись хотя бы умственным трудом.

И коль передвигаешься с трудом,
Не двигаясь работай головой.
А если дом твой всё же не дурдом,
Найди немного жидкости живой
И на диван приляг на угловой.

«Мяч перевёл вратарь на угловой,
Хоть мяч был мёртвый (а вратарь – живой),
Достал его с чудовищным трудом –
В девятку бил противник головой!»  ̶
Футбол – чума, а вовсе не дурдом.

Какой же в телевизоре дурдом!
«Момент был голевой, но угловой…»
А ты лежишь ни мёртвый, ни живой.
Как силы истощаются трудом,
Когда в дела ныряешь с головой! …

 

* * *

К тебе стремлюсь я, мысли скомкав…

К тебе стремлюсь я, мысли скомкав
В Земли мятущийся комочек.
Рассматривая микроскопом,
Перевожу мельчайший почерк
В приметы мятого ландшафта,
Урбанистические чуди,
Где тесно стенами зажаты
Куклятся буковками люди.
Среди чернильных перемычек
Пути от почерка до смысла
Я различаю выстрел кричий
И тишину просветов лысых.
Внутри бумажного пейзажа
Отыскиваю куб из камня,
Возвышенный многоэтажно,
Самим собой пласты песка мня.
Я знаю, где-то в этом кубе
Ты станешь точкою всего лишь,
Но точкою опоры будет
Она мне, если ты позволишь.
К тебе стремлюсь сквозь толщу крыши
Придуманного мной макета.
Пока тебя я чётко вижу,
Лью почерки ручьями в Лету,
Ты наяву всё ближе, ближе,
Хоть я совсем не знаю, где ты.

 

ЗАМУТЫ РАССУДКА

Хочешь узнать, чем с тобой мы разны,
Грёзообразная леди моя?
Ну так попробуй увидеть хоть раз ты,
Разнообразия для
Как-нибудь ночью во сне несуразном
Как-нибудь сразу меня.

Кстати, такая пустяшная шутка
Требует очень немало труда.
Если получится это, то утром
Вяло протянешь ты: «Да-а‑а,
Вот уж бывают замуты рассудка,
Вот уж приснится такая байда…»

 

БЕССМЫСЛ

Я обессмыслился.
Закрылся на замок.
Опять замог
в уединённый замок
не допускать идеи.
И замолк.
Недейно замер.
Не стало слов.
Не стало ничего.
Я за стеклом
беспамятных кунсткамер
храню чело.
Злачёное стило
слова кромсает
мелкими кусками.
А мыслей нет.
Я пуст и нелюдим.
Я обессмыслился,
закрылся на замок.
Борьба с умом,
в которой победил
я сам себя.
И замер.
И замолк.

 

ДЕБЮТ КРУТОГО ФЕСТА

Она пришла и говорит.
Себя зажгла и вся горит.
С гитарой в дыме сигарет
Из недр скита анахорет.
Она – хорет и я – хорет.
Обои требуем карет,
Обои не от мира мы –
Не тем травмируем умы.
Она поёт – а я молчу.
Она хрипит – а я ничуть.
Она орёт, взрывая фест –
А Васька слушает да ест.
Она шла во тьму кулис.
А я зачах как окулист.
Ведь я – хорет, она – хорёк.
Какой-то бред она орёт.

 

ДО ЧЕГО УМНА ТЫ

Наш первый состоялся диалог –
Когда, не помню, но давно когда-то.
Ты только рот открыла – я не смог
Не удивиться – до чего умна ты!

И первым словом был я поражён
Как грохотом взорвавшейся гранаты.
Зачем, дурак, полез я на рожон,
Ещё не зная, до чего умна ты.

Заправскому подобно хохмачу
Хотел сострить про поликарбонаты,
Но вдруг подумал – лучше промолчу,
Ведь я тупой, а до чего умна ты!

Ты посмотрела на меня в упор –
Застыл я как в равнении солдаты.
Я недоумеваю до сих пор,
Откуда появилась столь умна ты?

Когда при всех у друга своего
Заимствовал я чирик до зарплаты
И вслух ты не сказала ничего,
Я сразу понял, до чего умна ты!

А вскоре я и рядом кореша,
Вскорёжив лихо, ползали в уматы.
Лишь ты портвейна с пивом не мешав
Слегка качалась – до чего умна ты!

Потом я пел не в ноты как всегда,
Играл не в струны и ругался матом,
Мешал безбожно трёшку и Агдам,
Всё прозревая – до чего умна ты!

Ты – обе – посмотрела на меня
И – в унисон – сказала витиевато,
Что нахрен задолбала эта бня,
Но так по-умному – ишь, до чего умна ты!

А я тупой, коль даже протрезвев
Я путаю свои координаты
И удивляюсь – ни хрена себе –
Не путаешь ты – до чего умна ты.

Ну где ещё? в кунсткамерах каких
Встречаются такие экспонаты?
Я раскричу повсюду этот стих,
Чтоб все узнали – до чего умна ты!

 

НЕ ТРИОЛЕТ

Тебе – что хочешь подарю:
Себя, свои стихи и ночи.
Когда узнать меня захочешь,
Тебе всё это подарю.
И за ночь каждую зарю
Я облачу в тончайший почерк.
Всё, что захочешь подарю.
Но лучше, если не захочешь.

 

ОНА БЫЛА В ТАГИЛЕ

Под стенами Кремля типичная эклога,
но что-то в голове стучит как метроном –
куда мне до неё! – она читала Блока
и верно знает толк не только в нём одном.

Мы были на траве в лежачем положенье –
она и я. И Блок, что раньше с нею был.
Я чувствовал себя Василия блаженней
и томно созерцал её изящный тыл.

Она казалась вся такой парадоксальной –
в разрезе чепухи ни слова в простоте.
Смотрел я на неё, как тот чувак сусальный,
и таял на глазах, как сахар на плите.

Куранты семь часов пробили с верхотуры.
Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на «ты».
Но не врубался я в предмет литературы,
она же на футбол плевала с высоты.

Я начал про хоккей – я думал, это ближе,
про бокс, про биатлон и формулу один.
Но что ей до того! – торчат из печки лыжи.
Похоже здравый смысл закрыт на карантин.

Я сделался тосклив, как флегматичный Ослик,
уже не находя её прекрасный пол.
И понял я, когда часы пробили восемь,
что нет Прекрасных Дам.
Пойду смотреть футбол.

 

ГОЛЬ НА ВЫДУМКИ – ЛИТ-РА

Наедине с внимательной тетрадью,
сверяя память словно по конспекту,
не разберёшь, какого бога ради
закабалён в искусственную секту?
Искусства нет – оно ненастояще.
Всего лишь ловкий фокус вместо чуда.
Искусства нет – да пишущий обрящет,
дерзнув ничто найти из ниоткуда.
Оно из линий непрерывных функций,
у коих нету дифференциала,
из теорем, теорий и презумпций,
которых нет и вовсе не бывало.

 

* * *

Нет ничего. Но, чёрт возьми, как просто…

Нет ничего. Но, чёрт возьми, как просто,
всему и вся вокруг на удивленье
Найти себя слегка повыше ростом,
ногами встав на томик сочинений.
Приятно под наркозом инспираций
на кухне ночью в тапках и кальсонах
стать вольнодумцем, острословцем, стихофразцем –
Случевским, Полежаевым, Надсоном.
И всё в одном лице. Заправив густо,
Допустим Антиохом Кантемиром,
свалить туда для большего искусства
ларцы, шедевры, вёрсты и порфиры.
Искусства нет – да что вы, неужели?
А это что? (размахивая томом)
И на лице следы стихосложенья
похуже абстинентного синдрома.
Хотя к чему тщедушные памфлеты?
Искусства нет – да ищущий обрящет,
раз добровольно вызвался поэтом.
А снявши голову по волосам не плачут!